— Я хотела встретить гостей на юбилей по-военному, стоя, но ноги, жалко, подвели, — делится моя героиня.

Родители Анастасии Григорьевны были сиротами, в воспитании пятерых детей им не на кого было надеяться. Ребятишки присматривали друг за другом сами, пока папа и мама зарабатывали какую копейку, успевали и с хозяйством управляться. А оно по тем временам было не маленьким, надо было как-то выживать.

— Едва в школу пошли, стали нас и к колхозным работам привлекать, — вспоминает Анастасия Григорьевна, — а я девка была активная, с малолетства всегда была впереди всех. Надо сено косить? Пожалуйста! Надо в поле выйти? С радостью! И так во всем. Вот этот энтузиазм, с которым мы шли по жизни нам давал столько счастья. У нас не было ни зависти друг к другу, ни злости. Одеты мы были все одинаково и обуты тоже. Делить было нечего. Мы жили одной жизнью со своей великой страной. Поэтому передать то горе, когда на нас обрушилась война, я даже словами не могу. Все вдруг при ясном дне одномоментно почернело, а люди будто к земле пригнулись от тяжести этой трагедии.

Комсомольцев в срочном порядке вызвали на собрание и спросили: «Кто пойдет добровольцем?». Лес рук взметнулся вверх. И моя рука тоже взлетела вверх. Я не могла остаться в стороне. На тот момент родителей дома не было. Я пришла и сказала сестрам и братьям, что ухожу воевать. Они — в рев. Я сунула в котомку полугнилой картошки, в тот год неурожай её был, и пошла к месту сбора. Привезли нас восемнадцатилетних в Новосибирск. Постригли коротко, выдали форму, которая болталась как на вешалках, выдали сапоги, да такие тяжелые, что я едва ногу от земли оторвать могла и отправили на ускоренные курсы. После них меня распределили в зенитно- артиллерийский полк. Так что в бою я и патроны подавала, и цель наводила и стреляла… А что делать, если твои товарищи погибли и больше некому стрелять? Впервые, когда столкнулась со смертью у меня был шок. Погиб наводчик, а я стояла, как ошалелая, пока меня крепким словом командир не вернул, так сказать, в сей мир. Человек погибает, а ты встаешь на его место, возможно, следующей мишенью врага будешь ты. Это очень страшно понимать и воспринимать, когда у тебя вся жизнь впереди. Но я справилась с этим страхом, и даже выжила. Правда, была контужена, в связи, с чем меня и комиссовали домой уже в конце войны в 1945 году.

Был удивительный момент в моей военной судьбе. Войну с фашистами мы уже почти выиграли, но тут другая беда грянула — с востока. Эшелонами солдат стали отправлять туда. Я была в их числе. Мы проезжали через Новосибирск. Там была короткая остановка. Так случилась, что в этот момент я увидела папу и маму, они по каким-то делам приезжали в город, закричала. Мама в слезах меня обнимала и целовала руки, отец пытался её отодвинуть и говорил: «Дай хоть мне Настеньку обнять». Это длилось несколько минут, пока наш эшелон не тронулся. Родители даже не поняли, что я не домой приехала. Они стояли растерянные, а поезд набирал скорость. Махала им рукой, пока они не скрылись из вида. Это, пожалуй, был самый запоминающийся момент. Поддерживали меня редкие письма из дома. Но писали их чужие люди. Родители и младшие братья-сестры писать не умели.

Когда я уходила на фронт, у меня был жених. Дружили с ним со школы. Он погиб в начале войны. Вот что такое война. Это несостоявшиеся свадьбы и нерожденные дети…

После войны Анастасия Григорьевна вернулась с букетом болезней. И сердце оказалось больным, и астма прицепилась. Этот список можно долго продолжать, но дело не в нем, как ни странно, именно благодаря своим «болячкам», Анастасия Григорьевна встретила свою судьбу. Её направили в Новосибирск на рентген. Раньше было не так легко добираться, как сейчас.

— Мы с подружкой приехали, когда уже больница была закрыта и остались ночевать на вокзале. К нам подсели два парня, оказалось, что они отстали от эшелона, который ехал на Москву. Один из них так пристально на меня смотрел, что я не знала, куда деваться, — рассказывает моя героиня. — Подружка была и красивее меня, и одета лучше, а этот ко мне прицепился. Подходит, спрашивает: «Как вас зовут?», а я возьми по глупости девичьей и скажи: «Машей». Он и давай меня Машей называть. На следующий день поехал со мной в больницу, а когда я рентген прошла, пошел к врачу все выспрашивать. Она и сказала ему, что у меня с сердцем дела неважные. Его же это не испугало, сказал, что будет мне лекарства приносить…

Для меня до сих пор удивительно, что он не поехал тогда домой, а проводив своего друга на поезд, сам вернулся и поехал со мной в Роговики. Мы с родителями тогда там жили. Это деревня в 12 километрах от Ояша. Сейчас её уже нет. Приехали мы с ним в Ояш, а дальше то пешком надо. Вот идем, идем, он то и дело спрашивает: «Далеко еще?». Пришли ночью. Мама у него интересуется: «Вы с Кайлов?». А он: « С каких таких Кайлов? Я с Москвы!».

Наверное, это судьба была. Федя тещу сразу стал мамой называть, сказал, что влюбился в меня с первого раза. Даже не сердился, когда узнал, что я имя ему неправильно назвала. Да и я как привязанная за ним пошла. О свадьбе речи не было, не на что было её отмечать, расписались и все. Так и стали жить.

Супруги съездили на родину мужа в Москву. Анастасия познакомилась со свекровью. Той невестка понравилась. Погостили молодые в столице и вернулись в Сибирь. Федор устроился в колхоз трактористом, Анастасия работала на разных работах, пока детки не пошли. Трех дочерей супруги воспитали.

— Время тяжелое было. Случалось, одну брюкву ели. Вот от многих сейчас слышу, что раньше было лучше, чем сейчас, — говорит Анастасия Григорьевна. — Такое могут сказать, кто не испытал того, что испытали мы. Работали за палочки, детям ни обуть, ни надеть нечего было, выкраивали, как могли обновки. Я не сетую, просто тогда страну надо было поднимать, и мы это понимали. А сегодня можно все купить, только работай, не ленись.

Девчонок своих я воспитывала строго, по- военному. Если не понравится как они пол мне вымыли, заставляла перемывать, без всяких сантиментов, я и сейчас строгая.

Мы с мужем прожили 49 лет вместе. Полюбил меня в старом пальто и всю жизнь берег… Он, как и обещал, до последнего своего дня расталкивал мне таблеточки и приносил по часам. В горе, которое мы пережили, я оказалась крепче. Трагически погибла наша дочь. Муж стал день ото дня таять, как свечка. Я осталась одна. Хотя это будет не совсем правильно. У погибшей дочки остался сынок, мой внучек. Я должна была его воспитать… Парень проблем мне не создавал, учился в школе хорошо, после школы создал свою семью. У меня много благодарностей за его воспитание…

Во время нашей беседы в комнату к Анастасии Григорьевне то и дело заглядывал любопытный карапуз.

— Это мой правнук Матвей. От него у меня все тумбочки на веревочки завязаны. Норовит, шустряк такой, в мои документы забраться, а там, сами понимаете, много важного для меня,- делится Анастасия Григорьевна.

И хотя она старается говорить с малышом строгим голосом, видно, как глаза у нее начинают светиться, а на губах появляется улыбка.

И совсем тает сердце бабушки, когда малыш забирается к ней на кровать обниматься. И в такой момент Анастасия Григорьевна млеет от счастья.

— Я живу так долго, — говорит она, — потому что я сильная духом. А как иначе? Надо жить. И пусть я плохо хожу, ко мне приходит подружка. С ней мы и прошлое вспомним, и о нынешнем поговорим, и о будущем.

М. Евгеньева